- Я же не идиотка? Прекрасно знаю, что обо мне говорят. Что  не хватает изящества, роста. Все это я слышу с тех самых пор, когда была подростком и еще не стояла в паре. Но мне всегда очень нравилось кататься – возможно как раз потому, что это занятие давало мне большой простор для роста. Недостаточно изящна? Окей, идите и сделайте тройной лутц. Или четверной выброс.  Будь у меня другое тело, вряд ли я сумела бы освоить этот элемент. Когда я только встала в пару и пробовала скатываться с Крейгом Бантином, Готье был настроен довольно скептически, сообщив, что, на его взгляд, я ”не того размера”. До сих пор не понимаю, если честно, что он увидел во мне и Эрике (Редфорде).  Честно сказать, у нас было не так много шансов чего-то добиться: когда мы начали вместе кататься, Эрик не умел ничего – не мог сделать даже простенький параллельный прыжок - постоянно падал на приземлениях.. Но я запомнила реакцию Готье после одной из первых тренировок. Он тогда сказал Бруно ”Она слишком атлетична, он слишком изящен, черт, но это же клево? Они никогда не будут похожи ни на кого другого. Только ради бога, не ставь их рядом во время хореографических занятий, иначе я умру от смеха!”

"...Я вижу борта, когда катаюсь, но, сидя в Kiss-and-Cry не вижу оценок. Однажды даже начала раньше времени радоваться, потому что мне показалось, что на табло цифра 80. Оказалось, что это было 68. Кататься проще, потому что рядом Эрик. Самое сложное для меня – кататься в шоу при сценическом освещении. Вот там я постоянно достаю Эрика вопросами о том, куда мы едем. Реально возникает страх воткнуться в борт.

- А что либо более страшное в фигурном катании для вас существует?

- Тройной подкрут. Каждый раз, когда мы его делаем, я мысленно прощаюсь с жизнью. Мне кажется, что и Эрик тоже – после того, как на чемпионате мира в Москве в 2011-м я локтем въехала ему в нос и сломала его. Мы катались вместе к тому времени всего год и, возможно, вся проблема заключалась в том, что выучили этот элемент слишком поздно. Но точно могу сказать: четверной выброс в сравнении с тройным подкрутом – это такая фигня… "

...После Игр в Сочи мне было очень тяжело прийти в себя. Трагедия заключалась вовсе не в том, что мы заняли седьмое место, а в том, что мы катались, как… Паршиво катались, короче. Я упала с тройного сальхова – прыжка, которым прекрасно владела уже в 12 лет. Выбросы тоже получились ужасными. В детстве, помню, я смотрела Олимпийские игры по телевизору и всегда восхищалась величием тех, кто там выступает, величием их побед. И так бездарно распорядилась собственным олимпийским шансом! Мне хотелось плакать, хотелось провалиться сквозь землю, но еще более отчетливо я понимала, что никогда в жизни не хочу пережить подобное снова. .."

- Решение уйти от своего тренера Ришара Готье за год до Игр в Пхенчхане вы сейчас считаете правильным?

- Да. Мы с Эриком обдумывали такой вариант последние пару лет, и, наверное, даже хорошо, что предолимпийский сезон сложился для нас неудачно – именно он и заставил принять решение. Многие тогда за моей спиной говорили о том, что мы с Эриком ушли от Готье к Маркотту только потому, что Бруно – мой муж. Но это неправда. Эрик не связан с Бруно никакими родственными связями, но настаивал на том переходе не меньше моего. Продолжая работать с Готье, мы оба понимали, что остановились в своем развитии, перестали прогрессировать и все больше и больше теряем мотивацию. Нам перестало хватать того времени, что Ришар проводит с нами на льду. Была очень сильная внутренняя потребность в том, чтобы чувствовать себя не то, чтобы единственными, но…

- Имеете в виду, что у Готье появилось слишком много других учеников?

- Дело не в этом – их у Ришара всегда было много, и нас никак это не беспокоило. Скорее что-то просто нарушилось внутри нашей четверки. Был единый кулак, и вдруг он разжался: исчезло единство, появились сомнения в правильности того, что мы делаем, а тренер не слишком спешил эти сомнения развеять. Все это осложнялось тем, что Ришар был для нас на протяжении многих лет не просто тренером, но близким другом.

- Это всегда осложняет ситуацию. Как в семье: нельзя ведь сказать матери или отцу, что хочешь поискать себе других родителей, потому что прежние перестали тебя понимать?

- Именно. Самым сложным было объяснить тренеру, что дело не в нем, а в нас самих. Возможно, мы выросли, возможно, изменились внутренне, нам захотелось чего-то иного. В общем, мы сидели втроем в комнате и плакали. Все трое. Мне никогда еще не доводилось переживать подобных потрясений. На самом деле Ришар – человек огромного сердца и очень большой души. Прощаясь с нами, он сказал: "Надеюсь, что вы выиграете в Пхенчхане свою медаль, и я мечтаю увидеть это своими глазами". Нам было очень важно услышать от тренера слова поддержки, а он, так или иначе, поддерживал нас весь олимпийский сезон, всегда находил какие-то слова, когда мы пересекались на тех или иных соревнованиях.

- Ваш супруг ведь до сих пор работает вместе с Готье?

- Да. Думаю, что в глубине души Ришар до сих пор чувствует себя немного задетым, но я всю свою жизнь буду повторять: наш олимпийский успех – это прежде всего его успех. Он всегда верил в нас, всегда верил в меня – с того самого момента, как поставил в пару с Эриком, дал уверенность в том, что мы сможем всего добиться при том, что я ведь вовсе не была хороша для фигурного катания. Именно Ришару я обязана всей своей карьерой. Поэтому решение расстаться с ним в профессиональном плане и далось нам столь тяжело.